Иерусалим: Один город, три религии (Карен Армстронг) : Глава 12. Аль-Кудс

Мусульмане первыми создали систему, позволившую им самим, иудеям и христианам вместе жить в Иерусалиме. Все время начиная с возвращения евреев из Вавилонского пленения монотеисты считали, что святость Иерусалима не терпит присутствия чужаков. Однако ислам предложил более открытую концепцию священного, которая делала возможным сосуществование в одном городе всех трех религий Авраама: последователи каждой веры занимали свои кварталы и поклонялись Богу в своих особых святилищах, что отвечало мусульманским представлениям о преемственности и гармонии между всеми истинными религиями, проистекающими от одного Бога. Опыт совместной жизни в городе, священном для всех трех религий, мог бы способствовать лучшему взаимопониманию между монотеистами. К несчастью, этого не случилось. В ситуации изначально присутствовала напряженность. Более шести столетий иудеи и христиане враждовали между собой, особенно по поводу статуса Иерусалима. Каждая сторона считала другую заблуждающейся, и житье бок о бок в Святом городе не улучшило положения дел. Мусульмане тоже начали постепенно отходить от универсализма Корана и объявлять ислам единственно правильной верой. И хотя все суфии и мусульманские философы старались, каждый по-своему, вновь утвердить истинность старого идеала, среди мусульман все больше распространялось убеждение, что их вера отменяет все предыдущие религиозные традиции. А как только монотеистическое учение заявляет о своей исключительности, сосуществовать с ним становится очень сложно. Поскольку каждая религия исходит из того, что она – и только она – является истинной, соседство других вер, делающих аналогичное заявление, воспринимается как скрытый вызов, и это трудно вынести. А поскольку каждая из трех религий старалась утвердить свое отличие от двух других и изначальное превосходство над ними, обстановка в Иерусалиме в правление Аббасидов стала накаляться.

Одной из причин нарастающего беспокойства был перенос столицы халифата в Багдад – это произошло в 762 г. И хотя Иерусалим сохранил для аббасидских халифов значение религиозного символа, они не были готовы так расточать на аль-Шам и Байт аль-макдис свои деньги и внимание, как их предшественники. Слишком многое в Иерусалиме напоминало о правлении Омейядов. И если омейядские халифы часто наезжали в Святой город и воспринимались в нем как свои, то Аббасиды находились далеко, и прибытие любого из них становилось крупным событием в жизни города. Первые Аббасиды еще считали необходимым посещать Иерусалим, поскольку этим они символически подтверждали законность своей власти. В 757 г. халиф аль-Мансур, который, утвердившись на престоле, отправился в хадж, заехал в Иерусалим на обратном пути из Мекки. Город был в плачевном состоянии – Харам и дворец Омейядов все еще лежали в руинах после землетрясения 747 г. На просьбу местных мусульман восстановить мечеть аль-Валида в южной части Харама халиф просто-напросто ответил, что у него нет денег, и предложил выручить нужную сумму, переплавив золотые и серебряные пластины с Купола Скалы. Аббасиды отнюдь не пренебрегали Харамом, они лишь не одаривали его так же щедро, как Омейяды. Мечеть восстановили лишь после того, как в 771 г. она была разрушена еще одним землетрясением и халиф аль-Махди (775–785), взойдя на престол, распорядился ее перестроить и расширить. Необходимые средства халиф изыскал, обязав всех губернаторов провинций и командиров гарнизонов внести деньги в фонд строительства. Новая мечеть была выстроена более основательно, чем предыдущая, и еще стояла в 985 г., когда аль-Мукаддаси составлял свое описание Иерусалима. Мукаддаси отмечает «красивый купол» и то, что новая мечеть значительно просторнее той, что строил аль-Валид, – восстановленная, она «стала родимым пятном (бросающейся в глаза частью всего здания».

Теперь мечеть называли «отдаленнейшей» – аль-масджид аль-акса, – однозначно отождествляя ее с местом, в которое перенесся Мухаммад во время своего Ночного путешествия, кратко упомянутого в Коране (Коран 17:1). Первое подробное описание видения Мухаммада появилось в его биографии, составленной Мухаммадом ибн Исхаком (ум. в 767 г.): там мы находим рассказ о том, как Пророк в сопровождении Джабраила, ангела Откровения, перелетел из Мекки на Храмовую гору, а затем через семь небес поднялся к божественному престолу. Некоторые мусульмане интерпретируют эту легенду буквально и верят, что Пророк физически переносился в Иерусалим и во плоти восходил на небеса. Согласно противоположной точке зрения, которую разделяла и любимая жена Пророка Аиша, переживание было чисто духовным. Но, так или иначе, Иерусалим представлялся мусульманам естественным местом вознесения Пророка. С самого 691 г., когда был воздвигнут Купол Скалы, Харам сделался ярчайшим выражением идеи духовного восхождения как таковой. Именно поэтому Иерусалим обладал неодолимой притягательной силой для суфиев. Примерно тогда же, когда восстанавливалась мечеть Аль-Акса, в Иерусалиме скончалась прославленная поэтесса и мистик Рабия аль-Адавийя – ее погребли на Масличной горе в виду Купола Скалы. Один из основателей суфизма Абу Исхак Ибрахим ибн Адам ради того, чтобы поселиться в Иерусалиме, проделал туда путь из далекого Хорасана. Суфии учили мусульман исследовать внутреннее измерение исламской духовности: возвращение к изначальному единству бытия в их понимании составляет главную цель мистических исканий, а потому Ночное путешествие и мирадж Мухаммада стали основой для их собственного духовного опыта. Мухаммад, как считали суфии, впал перед божественным престолом в экстатическое состояние и утратил свое «я». Но это исчезновение в Боге (фана) было для Пророка лишь прелюдией к его последующему полному возрождению (бака) в человеке, наделенном самыми совершенными достоинствами.

Суфии начали собираться вокруг Харама – некоторые даже селились в крытых колоннадах, окаймлявших платформу, чтобы постоянно размышлять о символике Купола и той Скалы, с которой началось восхождение Мухаммада к небесному престолу. Присутствие суфиев могло оказывать благотворное влияние на ситуацию в Иерусалиме, поскольку для суфизма характерно глубокое уважение к другим религиям. При том, что законники и духовенство (улемы), создававшие мусульманское законодательство, поддерживали претензии ислама на исключительность, суфии оставались верны универсализму Корана. Для них было совершенно нормально в религиозном экстазе утверждать, что они не иудеи, не христиане и не мусульмане и им равно подходит и мечеть, и синагога, и церковь, и храм, ибо в состоянии фана, когда человек утрачивает свое «я», эти искусственные различия также перестают существовать. Не все мусульмане могли подняться до этих высот мистицизма, но идеи суфиев глубоко впечатляли. В некоторых частях халифата суфизм впоследствии стал доминирующей формой мусульманского благочестия, хотя поначалу к нему относились как к маргинальному и довольно спорному течению.

С утверждением веры в то, что Мухаммад побывал на Хараме, Иерусалим приобрел в глазах мусульман двойную святость. Он и раньше почитался как город Храма и духовный центр мира, а теперь был связан еще и с Пророком, совершенным человеком, чье мистическое путешествие (исра) соединило две святыни. Мухаммад как бы самолично перенес святость Мекки в Отдаленнейшую мечеть. Как и в случае Мекки и Медины, пребывание Пророка – человека, создавшего еще один мостик между небесами и землей, – усиливало святость города. Это со всей определенностью вытекало из рассказа о мирадже Мухаммада. К описываемому времени мусульмане начали рассматривать саму жизнь Пророка как богоявление. Он не был божеством, но его земной путь представлял собой аят – символ деяний Бога в земном мире и полной покорности человека воле Аллаха. В VIII–IX вв. ученые-мусульмане начали собирать и систематизировать известные в устной традиции высказывания и действия Пророка (хадисы), из которых составилась Сунна. Сунна легла в основу как исламского законодательства (шариата), так и норм повседневной жизни мусульман. Сунна учит мусульманина подражать Мухаммаду в речах, еде, совершении омовений, проявлениях любви, способе молитвы, чтобы всей своей жизнью до мельчайших деталей приобщиться к той совершенной покорности воле Бога (ислам), какой достиг Пророк. Символический акт повторения связывал правоверных с вечным прототипом – Мухаммадом, представлявшим совершенного человека, такого, каким его задумал Бог.

Вряд ли найдется другая легенда о жизни Пророка, так же красноречиво говорящая о его полном подчинении воле Аллаха, как история мираджа с Харама в Иерусалиме к небесному престолу. Для мусульман мирадж был архетипическим образом того возвращения к истокам бытия, которое должны совершить все люди. Тем самым мусульмане, приходившие молиться в Иерусалим, символически воспроизводили внешнюю канву событий ночного путешествия и вознесения Мухаммада, чтобы приобщиться к их мистической стороне. Так они надеялись до некоторой степени приблизиться к внутреннему состоянию полного подчинения Богу, в котором пребывал Пророк. Эта новая Сунна, связанная с Харамом, была сродни христианским крестным ходам, повторявшим путь Иисуса по Иерусалиму. В VIII–IX вв. – точное время неизвестно – на Хараме стали вырастать малые купола и молельни (см. схему)[66]. Прямо на север от Купола Скалы стояли Купол Пророка и «Остановка Джабраила», отмечавшие, где молились Мухаммад и ангел вместе с другими пророками перед тем как от горы к небесам поднялась золотая лестница (мирадж). Рядом находился Купол Лестницы, где Мухаммад начал восхождение к небесному престолу. Мусульмане любили совершать намаз у южных ворот Харама, называвшихся теперь Воротами Пророка: говорили, что именно через них Мухаммад вошел в Иерусалим вслед за Джабраилом, который озарял темноту светильником, сиявшим ярко, как солнце. Помолившись, правоверные переходили в юго-западный угол Харама, на место, где, по преданию, был привязан Бурак – небесный скакун, перенесший Пророка из Мекки в Иерусалим.

Но на Хараме имелись и святыни, отмечавшие присутствие других пророков, – в этом также заметно влияние суфиев. Иерусалим учил мусульманских паломников почитать святых людей, которые жили, молились и страдали здесь задолго до рождения ислама. К востоку от Купола Скалы был выстроен Купол Цепи – считалось, что на этом месте царь Давид судил сынов Израиля. По преданию, у Давида была волшебная цепь, которая обладала способностью разоблачать лжецов. В северном конце Харама находился Трон Соломона, где царь молился, окончив строительство Храма. Некоторые из ворот Харама также связывались с еврейской историей: израильтяне внесли в Иерусалим Ковчег Завета через Ворота Божественного Присутствия (Баб ас-Сакина) и молились в Йом-Кипур у Ворот отпущения грехов (Баб аль-Хетта). Но Иерусалим был и городом Иисуса, о рождении и детских годах которого немало говорится в Коране. Так, там сказано, что о беременной Марии заботился отец Иоанна Крестителя Захария, что пища для нее появлялась чудесным образом, что Иисус разговаривал уже в колыбели и это был аят его будущего пророческого служения (Коран 3:35–48). Потому мусульмане-паломники молились в молельне Захарии (Михраб аз-Закарийя) в северо-восточном углу платформы, а также еще в двух святынях, располагавшиеся в помещениях под платформой, – молельне Марии (Михраб Марьям) и Колыбель Иисуса (Махд Иса). Наконец, мусульмане глядели с парапета на долину Хинном (Вади-Джаханнам) и Масличную гору, где, как они верили, произойдут Страшный Суд и Воскресение. «Золотые ворота» в восточной стене мусульмане называли Воротами Милосердия (Баб ар-Рахма) – по ним должна была пройти черта, разделяющая благословенных и проклятых, о которой говорится в Коране (Коран 57:13): после Страшного Суда Харам станет раем, а Вади-Джаханнам – адом. В помещениях над воротами суфии устроили обитель с мечетью, где они могли размышлять о приближающемся конце света.

Первым аббасидским халифом, не ощущавшим необходимости посетить Иерусалим, был Харун ар-Рашид (Гарун аль-Рашид, 786–809). Он несколько раз проезжал Сирию на обратном пути в Багдад после хаджа, но в Иерусалиме так и не побывал. Аббасиды начали освобождаться от Святого города, имевшего столь большое значение для ненавистных Омейядов. При Харуне достигла небывалого расцвета культура и искусства, а великолепие его багдадского двора вошло в легенды. Но могущество империи Аббасидов уже клонилось к закату – Харун не мог эффективно управлять огромной страной и по-настоящему контролировал только Ирак, а в других частях халифата местные правители начинали основывать собственные династии. Формально они правили от имени халифа, но фактически пользовались почти полной независимостью. В Палестине эти процессы отозвались экономическим упадком: при Омейядах страна благоденствовала, но Аббасиды стали безжалостно эксплуатировать ее, истощая местные ресурсы и отбирая богатства. Вдобавок случилась эпидемия, от которой погибла значительная часть населения, и в Палестину начали вторгаться бедуинские племена. Они разоряли города и селения, ведя на территории Палестины свои междоусобные войны. Во времена Омейядов бедуины сражались за халифат, а теперь все больше становились его бичом. В эти смутные времена появились первые признаки открытого противостояния между мусульманами и христианами Иерусалима. Осмелевшие бедуины регулярно разоряли монастыри в Иудейской пустыне, и христиане на Западном холме стали опасаться, что их благосостояние навлечет на них гнев обездоленных в экономическом отношении мусульман. Христианские церкви выглядели сказочно богатыми, и в тяжелые времена слухи об их сокровищах могли вызвать злобу и зависть мусульман.

Для жителей Иерусалима Харун ар-Рашид был чужим, далеким и не особенно интересным персонажем, зато христиане Западной Европы видели в нем благородного правителя, который признал достоинство их собственного императора. На Рождество 800 г. папа Лев III короновал короля франков Карла императором Запада. В церемонии участвовали и монахи из Иерусалима. Византийцы отказались признать новый титул Карла – их возмущала сама мысль о темном варваре, рядящемся в императорский пурпур. В поисках союзников Карлу пришлось обратить взоры к более далеким странам, и он, подобно своему отцу, попытался наладить контакт с Багдадом. Народы Западной Европы были в восторге от того, что у них снова есть император: наконец-то – казалось им – рассеиваются мрак и забвение, опустившиеся на Европу после падения Рима. Карла прозвали Великим (по-французски – Charlemagne, Шарлемань), в нем видели повелителя нового Избранного Народа. Его столица в Аахене мыслилась как новый Иерусалим, а трон был выстроен по образцу трона царя Соломона. В поисках новой духовной идентичности Запада европейцы инстинктивно тянулись к Иерусалиму, который со времени обретения Гроба Господня не переставал вдохновлять их на дальние, полные трудностей паломничества. К моменту коронации Карл успел обменяться подарками с Харуном, а иерусалимские монахи привезли ему в дар от патриарха реликвии и ключи от Анастасиса. По всей видимости, халиф был рад появлению иностранного союзника; он разрешил Карлу построить в Иерусалиме, прямо напротив Анастасиса, странноприимный дом, церковь и великолепную библиотеку. Карлом была также создана обитель в долине Кедрона с 12 комнатами для паломников, полем, виноградником и огородом. Так новый император приобрел базу в Иерусалиме, и появились основания говорить, что его империя тоже укоренилась в центре мира.

На деле империя Карла Великого не пережила своего основателя, но краткий период каролингского возрождения навсегда остался в памяти европейцев, и связи с Иерусалимом тоже не были забыты. Позже историки и хронисты утверждали, что халиф, попав под обаяние Карла, пожелал отдать ему всю Святую землю (Ноткер 2:9), другой вариант – сделал его повелителем христиан Иерусалима (Эйнхард 16). В западном сознании прочно утвердилось представление о том, что Харун хотя и не мог отдать Карлу Палестину, но сделал его собственностью Анастасис, Гроб Господень, который, таким образом, по праву принадлежит европейским христианам (Вильгельм Тирский 1:4). Эта идея во всей своей разрушительной силе проявилась лишь тремя веками позже, в эпоху Крестовых походов, когда на Западе началось более продолжительное возрождение. Но уже в эпоху Карла Великого ее выразителями могли становиться европейские священники, монахи и монахини, которые отправились в Иерусалим заботиться о построенных там новых святынях. В 807 г. в церкви Рождества Христова произошли столкновения между христианами греческого и латинского толков. Восточные и западные христиане, выработавшие различные трактовки собственной веры, ощущали глубокую взаимную неприязнь, что привело к насилию в одном из святейших мест христианского мира. Это событие положило также начало долгим постыдным распрям в Иерусалиме.

С точки зрения мусульман новые латинские здания на Западном холме только лишний раз подчеркнули рост могущества и богатства иерусалимских христиан. Их собственный халиф, казалось, совершенно забросил Святой город, тогда как христианские короли не жалели средств, чтобы утвердить в нем свое присутствие. Яковиты – сирийские монофизиты – тоже выстроили новый монастырь; он был посвящен Марии Магдалине и находился к северу от Харама. В Палестине настали мрачные времена. В 809–813 гг. в халифате шла гражданская война – сражались за престол два сына Харуна ар-Рашида. Когда же междоусобица закончилась победой аль-Мамуна и он стал халифом, в Иерусалиме случилось новое сильное землетрясение, в результате которого серьезно пострадала церковь Анастасис, а нашествие саранчи погубило урожай, и Палестину поразил жестокий голод. Иерусалимские мусульмане, чей квартал находился возле Харама, т. е. в части города с менее здоровым климатом, были вынуждены на несколько недель оставить свои дома. Вернувшись, они убедились, что патриарх Фома, воспользовались их отсутствием, заново отстроил Анастасис и теперь ротонда почти не уступает по размеру Куполу Скалы. В ярости мусульмане подают жалобу на христиан, обвиняя их в нарушении исламского закона, гласившего, что культовые сооружения зимми не могут быть ни обширнее, ни выше мечетей и прочих святынь уммы.

Это был тревожный симптом – появился новый вариант постоянной проблемы Иерусалима. Строительство здесь давно уже служило идеологическим оружием; со времени Адриана оно использовалось, чтобы стереть память о предыдущих обитателях города. Теперь здания становились для религиозных общин Иерусалима способом заявить о своей враждебности по отношению к другим общинам. Величественные церкви города всегда раздражали мусульман, но при Омейядах это зрелище легче было перенести, поскольку халифы щедро вкладывали средства в исламский Иерусалим и Палестину в целом. Теперь же, когда мусульмане чувствовали себя обездоленными, а Аббасиды, казалось, бросили их на произвол судьбы, терпеть грандиозность реставрированного Анастасиса было решительно невозможно. Ислам пришел в Палестину как могущественная религия, вполне уверенная в своей силе, но теперь он оказался в опасности, и культовые сооружения – прежние символы духовного восхождения – должны были защитить его идентичность. Христиане тоже почти наверняка задумывали расширение церкви как вызов и заявление о своем доминирующем положении в городе. Мусульмане их, может быть, и покорили, но они не будут долго оставаться зависимыми.

В конце концов конфликт удалось уладить. Патриарх сумел избежать наказания, отклонив обвинение как необоснованное: на истцах лежит обязанность доказать, что прежняя ротонда действительно была меньше новой. Эту хитрость ему в действительности присоветовал мусульманин, семейство которого потом еще 50 лет получало от благодарного патриархата регулярное содержание. А халиф аль-Мамун успокоил своих мусульманских подданных, распорядившись о немедленном начале на Хараме работ по постройке южных и северных ворот на платформу и значительному обновлению Купола Скалы. Заодно аль-Мамун, воспользовавшись случаем, удалил из основной надписи имя омейядского халифа Абд аль-Малика Омейяда, заменив его своим, – правда, у него хватило благоразумия не менять дату. В 832 г. в халифате начали чеканить новую монету с надписью «аль-Кудс» – «святой». Такое название теперь получил у мусульман Иерусалим.

Но христиане продолжали использовать свои религиозные символы для подрыва ислама. В источниках начала IX в. мы впервые находим упоминания о церемонии Святого света (Благодатного огня) в канун Пасхи. Огромная толпа христиан собиралась в предпасхальный вечер в ротонде Анастасис и Мартириуме, которые были погружены в полную темноту. Патриарх читал обычные вечерние молитвы, стоя позади Гроба Господня, и внезапно святыня озарялась ярким белым светом, будто сошедшим с небес. Толпу, в напряженном молчании благоговейно ждавшую этого момента, охватывал восторг. Люди во весь голос декламировали священные тексты, размахивали в воздухе распятиями, испускали радостные клики. Патриарх передавал огонь мусульманскому правителю Иерусалима, который всегда присутствовал при церемонии, а затем все собравшиеся зажигали принесенные с собой свечи. После этого они расходились; каждый нес к себе домой Благодатный огонь и по дороге громко кричал: «О, примкните к вере Креста!» Все это, по-видимому, выводило из равновесия мусульман, которые в основном и оставили нам сведения о церемонии на ранней стадии ее существования. Градоначальник был обязан ежегодно представлять халифу письменный отчет, и один раз, в 947 г., багдадские власти попытались запретить христианам их «магический ритуал». В адрес патриарха было направлено письмо, где говорилось: «Ты наводнил всю Сирию своей христианской религией и уничтожил наши обычаи» (Peters 1985, p. 261). Мусульмане пытались разоблачить видимое «чудо» как фокус, предназначенный для обмана невежественных людей, и у каждого было свое объяснение того, как это подстроено, но им не удавалось полностью убедить самих себя, что здесь нет ничего сверхъестественного. Их ужасали ликующие толпы, совершающие, по словам Муджира ад-Дина, «деяния, от которых дрожь пробегает по телу». В исламе с его сдержанной обрядностью ничего подобного не существовало, и на недолгие часы буйства церемония, казалось, отменяла присутствие мусульман в Иерусалиме, что в те трудные времена вызывало вполне понятное раздражение. Каждый год христиане демонстрировали превосходство своей веры, и мусульмане не могли спокойно это переносить.

По мере ослабления центральной власти ей все труднее было поддерживать порядок в Палестине. В 841 г. все жители Иерусалима – иудеи, христиане и мусульмане – в панике бежали из города во время крестьянского восстания, вождь которого Тамим Абу Харб провозгласил своей целью реставрацию власти Омейядов. Повстанцы разграбили Иерусалим, не щадя ни мечетей, ни церквей. Церковь Анастасис избежала полного разрушения только потому, что патриарх откупился крупным подношением. И когда в 878 г. добившийся самостоятельности эмир Египта, тюрок по происхождению, Ахмад ибн Тулун включил в свои владения Сирию, измученные жители Палестины вздохнули с облегчением. Ибн Тулуну удалось восстановить в стране порядок и законность, благодаря чему улучшилось состояние экономики и оживилась торговля. Он очень хорошо относился к зимми, в частности, назначил правителем Иерусалима христианина, помогал восстанавливать пострадавшие и обрушившиеся от ветхости церкви, а также допустил в Иерусалим недавно образовавшуюся иудейскую секту.

Даниэль аль-Кумиси с небольшой группой единомышленников прибыл в Иерусалим из Хорасана в 880 г. Они представляли мало кому тогда известную секту караимов – иудеев, отвергавших Талмуд и признававших в качестве источника веры и законодательства одну только Библию. Но в Иерусалиме аль-Кумиси придал караизму новое измерение – мессианское. В Палестине он познакомился с документами, принадлежавшими кумранской общине, – их незадолго до того откопала собака какого-то бедуина. Эти кумранские рукописи IX в. убедили аль-Кумиси, что изгнание евреев должно скоро закончиться. Если евреи оставят свои уютные жилища в диаспоре и переселятся в достаточном количестве в Иерусалим, они этим ускорят приход Мессии. Христиане и мусульмане пришли в Иерусалим из всех уголков мира, так почему бы евреям не поступить так же? Пусть каждая община диаспоры пришлет в Иерусалим хотя бы пять семейств, чтобы усилить еврейское присутствие в Святом городе. Ученик аль-Кумиси Сахл ибн Маслия нарисовал пронзительную картину Иерусалима – матери, тоскующей по своим истинным сыновьям. Пренебрегать Иерусалимом – почти то же, что отказаться от Бога: «Соберитесь вы в Святой город и соберите своих братьев, – умолял он в своих письмах, – ибо сейчас вы народ, который не стремится к своему Отцу на небесах» (Gil 1992, p. 618).

Призывы Даниэля аль-Кумиси и его ученика были услышаны, и караимы начали прибывать в Иерусалим. Ибн Тулун позволил им устроить свой особый квартал за пределами городских стен, на восточном склоне Офеля – поскольку караимы не соблюдали правил Талмуда относительно дозволенной пищи и ритуальной чистоты, они не могли жить вместе с раббанитами (раввинистами), т. е. иудеями, признающими авторитет раввинов. Кроме того, караимы практиковали необычный в среде иудаизма аскетизм – носили власяницу и – в Иерусалиме – воздерживались от мяса. На Масличной горе они построили для себя сыроварню. Веками евреи раз в году, в день Девятого ава оплакивали разрушенный Храм, караимы же превратили этот скорбный ритуал в образ жизни. Они, сменяя друг друга, круглосуточно молились у городских ворот, скорбя о «запустении» своего Святого города на иврите, персидском и арабском. «Плакальщики Сиона», как они себя называли, верили, что Бог, услышав их мольбы, пошлет долгожданного Мессию и Иерусалим будет восстановлен как чисто иудейский город. Раввинисты смотрели на ритуалы «плакальщиков» неодобрительно – им внушали опасения любые формы мессианства, которое раз за разом становилось причиной трагедии и губило множество жизней. Бог, считали они, сам выберет подходящее время для Спасения, и пытаться приблизить этот срок – кощунство. Некоторые раввины дошли даже до того, что запрещали евреям переселяться в Иерусалим в надежде ускорить приход Мессии.

Правление Тулунидов закончилось в 904 г., когда Аббасиды восстановили прямое управление Египтом, Сирией и Палестиной. Однако надолго удержать контроль они не смогли. В 935 г. власть в Египте захватил Мухаммад ибн Тугдж, выходец из среднеазиатского тюркского племени: формально он правил от имени багдадского халифа, но де-факто пользовался полной автономией. Ибн Тугдж принял азиатский царский титул ихшид, который стал его прозвищем, а в дальнейшем этот титул перешел к его наследникам и дал название династии. В других частях халифата также возникали новые династии, и Палестина часто становилась ареной бесконечной борьбы за власть. В довершение несчастий, византийские императоры, воспользовавшись столь явными раздорами в империи мусульман, объявили священную войну против ислама. В течение Х в. Византия вернула себе Киликию с Тарсом, и Кипр; при этом провозглашалась цель возвратить Иерусалим под сень истинной веры.

Победы византийцев не могли не вызвать дальнейшего ухудшения взаимоотношений между христианами и мусульманами Иерусалима. Обычно мусульманам удавалось мириться с тем, что христиане составляют большинство населения города. Несмотря на случавшиеся иногда беспорядки и подспудное беспокойство в связи с такими явлениями, как Благодатный огонь, они в целом признавали правомерность притязаний христиан и считали законным их присутствие в аль-Кудсе. В разгар войны с Византией Ихшид был в состоянии писать византийскому императору, напоминая ему, что Палестина – Святая земля для обеих религий, где «стоит мечеть Аль-Акса и пребывает христианский патриарх, ‹…› куда иудеи и христиане совершают паломничества, ‹…› где родились Мессия и его мать и где находятся гробницы их обоих» (Gil 1992, p. 235).

Мусульмане по-соседски участвовали в христианских торжествах: праздник Обновления знаменовал для них начало сбора винограда, день святого Георгия – начало весеннего сева, день святой Варвары – приход сезона дождей. Они принимали тот факт, что христиане живут и будут дальше жить в Иерусалиме бок о бок с ними. Но когда греки объявили свою священную войну исламу и начались воинственные разговоры об освобождении Святого города, напряженность стала невыносимой, и произошел взрыв. В 938 г. мусульмане напали на христиан во время крестного хода в Пальмовое воскресенье и подожгли ворота Мартириума. И ротонда Анастасис, и часовня Голгофы были серьезно повреждены. В 966 г. после нескольких одержанных Византией побед патриарх иерусалимский Иоанн VII призвал императора немедленно идти отвоевывать назад Иерусалим. Узнав об этом, иудеи и мусульмане тут же напали на Анастасис, подожгли крышу Мартириума и разграбили Сионскую базилику. Патриарх спрятался от беснующейся толпы в цистерне из-под масла, но его нашли и умертвили, а тело сожгли, привязав к столбу.

Мусульманские власти пытались предотвратить насилие. Как только Иоанн выступил со своей неумной просьбой, на его защиту было направлено войско. После, когда беспорядки улеглись, правитель принес императору извинения за разрушение церквей и предложил восстановить их за свой счет. Император резко отказался: он сам восстановит Святой город – своим мечом. Образовался порочный круг: победы Византии провоцировали вспышки насилия против христиан, а эти вспышки, в свою очередь, подогревали воинственность византийцев (Gil 1992, p. 326). Для мусульман было вполне естественным занять оборонительную позицию: им не верилось, что в случае победы христиане способны обойтись с ними так же великодушно, как когда-то обошелся с жителями города халиф Омар. В это время в Иерусалиме появилось первое мусульманское культовое сооружение за пределами Харама. На Западном холме, прямо возле церкви Анастасис, поднялась мечеть, посвященная Омару. Так исламское строительство вторглось на территорию христианского Иерусалима. Мечеть, стоявшая вызывающе близко от христианской святыни, напоминала христианам об истинных хозяевах города. Мусульман же она, наверное, могла устыдить – ведь недавние бесчинства в христианской святыне ничем не походили на благородное поведение там великого халифа.

После Ихшидов власть в Палестине захватила сначала шиитская секта карматов, а затем – тунисская шиитская династия Фатимидов, которые основали свой халифат со столицей в Кайруане. Фатимиды взяли Рамлу в мае 970 г., и следующие 13 лет на палестинской земле бушевали опустошительные войны, в которых сражались за контроль над регионом войска Фатимидов, карматы, бедуины и аббасидские армии. В конце концов верх одержали Фатимиды, успевшие к тому времени перенести столицу из Кайруана в Каир. В стране установился шаткий мир. Арабские племена часто восставали, но евреи безоговорочно поддерживали Фатимидов, и халиф заключил перемирие с Византией. Начались восстановительные работы в ротонде Анастасис и Мартириуме, стоявшем без крыши с 866 г. Перемирие укрепило позиции христиан, и напряженность в Иерусалиме уменьшилась.

Однако подспудный конфликт продолжал тлеть. Так, географ аль-Мукаддаси сетовал в 985 г. на засилье зимми в городе: «Христиане и евреи взяли верх в Иерусалиме». Христиане находились в привилегированном положении, поскольку были богаче евреев и ученее мусульман. Аль-Мукаддаси очень гордился родным городом. Во всем исламском мире, утверждал он, не найдется сооружения, подобного Куполу Скалы, климат в городе поистине райский, торговые улицы опрятны и прекрасно обустроены, виноград невиданно крупный, а все люди отличаются исключительной порядочностью. Здесь нет «ни тайных, ни явных домов разврата», не бывает пьяных. Вместе с тем аль-Мукаддаси видел в Иерусалиме много недостатков: грязные общественные бани, дороговизну, высокие налоги, большое количество христиан, неприветливость жителей. Но главным, что его удручало, был упадок интеллектуальной жизни. Раньше в Иерусалиме часто бывали выдающиеся мусульманские ученые, такие как аш-Шафии, основатель одной из четырех главных школ шариатского права (мазхабов), – их привлекала святость города. Теперь, при шиитах-Фатимидах поток приезжих из суннитского мира по понятным причинам уменьшился. Фатимиды открыли в Иерусалиме учебное заведение – дар аль-ильм – для распространения шиитских идеалов: они мечтали покорить весь исламский мир и, возможно, препятствовали публичному изучению Сунны. Аль-Мукаддаси жаловался на фатимидские порядки – стражников у всех ворот, тяжелые торговые пошлины, – но прежде всего – на отсутствие ученых дискуссий: «законоведом пренебрегают, знатоков словесности не посещают; нет места, где собирались бы для обсуждения (научных вопросов); преподавания не существует». Конечно, учение прекратилось не полностью: в городе существовали кружки чтецов Корана, при мечети Аль-Акса действовала юридическая школа, где преподавание велось по ханафитскому мазхабу, и суфии продолжали встречаться в своих обителях (хаваник) на Хараме. Но вся иерусалимская ученость отличалась консерватизмом, склонностью принимать самое буквальное из возможных толкований Корана – не исключено, что это была защитная реакция в ответ на шиизм, или, по выражению аль-Мукаддаси, «учение Фатимидов». Сам географ много путешествовал, и в родном городе ему недоставало свободного обмена взглядами, принятого в других частях исламского мира.

В октябре 996 г. в Каире скончался фатимидский халиф аль-Азиз. Ему наследовал его сын аль-Хаким, человек набожный, суровый и преданный шиитскому идеалу социальной справедливости, но вспыльчивый и подверженный приступам фанатичной ярости и жестокости. Мать аль-Хакима была христианкой, и вполне вероятно, что неустойчивый характер халифа проистекал из внутреннего разлада. Поначалу его явные симпатии к вере матери сулили добро иерусалимским христианам. Аль-Хаким назначил патриархом Иерусалимским своего дядю Ореста и выказывал явную склонность к поддержанию личных связей с христианской общиной города. В 1001 г. он заключил новое перемирие с византийским императором Василием II, что произвело большое впечатление на современников. Казалось, что ислам и христианство стоят на пороге нового века мира и согласия.

Но в 1003 г. аль-Хаким внезапно приказал снести церковь Святого Марка в Фустате, выстроенную, как он утверждал, без разрешения и вопреки исламскому закону, а на ее месте заложить мечеть. Пока шли работы, халиф изменил проект, расширив мечеть так, что ее территория захватила находившиеся рядом кладбища – еврейское и христианское. Далее последовали указы о конфискации христианской собственности в Египте, сожжении крестов и строительстве маленьких мечетей на крышах церквей. Также халиф был взбудоражен вестями из Палестины: ему передали, что за недавними набегами бедуинов, грозившими перерасти в настоящее восстание, стояли византийцы и христиане. Взрыв произошел в дни Пасхи, когда аль-Хаким увидел, как большая группа коптских христиан выступает в сторону Иерусалима «с огромным вызывающим символом». Они были похожи на хаджи, направляющихся в Мекку. Халиф обратился за разъяснениями к уважаемому шиитскому проповеднику Гютекину аль-Адуди и услышал от него о несметных богатствах церкви Анастасис, куда на Пасху во множестве стекаются самые знатные и высокопоставленные христиане. По слухам, даже византийские императоры инкогнито посещали Иерусалим, привозя с собой «огромные суммы серебром, одежды, разноцветные ткани и ковры, ‹…› и за долгие годы там накопилось большое количество весьма ценных вещей» (Ibn al-Qalanisi, p. 66). В этом рассказе можно заметить и затаенную зависть к христианам, и страх перед их зарубежными связями, и опасения по поводу вызова, который христианство бросает мусульманской вере. Самым же ужасным аль-Адуди считал Благодатный огонь – фокус, который «производит глубокое впечатление на души [мусульман] и смущает их сердца» (Ibn al-Qalanisi, p. 66).

Халиф и без того уже был в смятении, и слова проповедника, разумеется, вызвали у него настоящую панику. В сентябре 1009 г. он приказал сровнять с землей Анастасис и Мартириум Константина, уничтожив даже фундаменты. Ярух, наместник Фатимидов в Рамле, выполнил это распоряжение с убийственной тщательностью. Были полностью снесены все постройки на Голгофе, за исключением лишь нескольких фрагментов ротонды, которые, по пояснению христианского историка Яхьи Антиохийского, «разрушить было трудно и истребить слишком затруднительно». Эти фрагменты целы по сей день и являются частью существующего здания. Гробницу, часовню над ней и камень Голгофы слуги халифа разбили молотками и мотыгами на куски, а землю заровняли, хотя Яхья намекает, что маленький фрагмент Гроба Господня все же сохранился. Оставшиеся камни вывезли за пределы города. Это было совершенно не в духе исламских правителей и смутило даже мусульманских подданных халифа. А он издал следующий указ, призванный отмежевать зимми от уммы и заставить их перейти в ислам. Христианам предписывалось носить на шее тяжелые деревянные кресты, иудеям – обрубки дерева такого же веса. В 1011 г. в Фустате побили камнями погребальную процессию евреев. Синагога в Иерусалиме была осквернена, ее священные свитки сожжены. Многие зимми, запуганные, приняли ислам, другие держались стойко – впрочем, некоторые христиане воспользовались разрешением перебраться в соседнюю Византию.

Следующими жертвами безумия халифа стали мусульмане. В 1016 г. аль-Хаким объявил себя воплощением божественного начала, посланным, чтобы явить роду людскому новое откровение, и в пятничных молитвах заменил имя Аллаха своим. Это, естественно, вызвало возмущение во всем мусульманском мире. В Каире произошли волнения, и поскольку мусульмане разъярились по поводу такого кощунства сильнее, чем иудеи и христиане, аль-Хаким обрушил свой гнев на них. В 1017 г. он отозвал все свои указы против евреев и христиан, а христианам вернул их собственность, зато мусульманам воспретил поститься в месяце рамадане и совершать хадж в Мекку. Нарушителей подвергали ужасным пыткам. А сам халиф тем временем, похоже, скользил в мире собственных фантазий мимо творящихся вокруг жестокостей. Никем не замечаемый, он бродил по улицам Каира посреди бушующей толпы и оставался невредим. Однажды ночью в 1021 г. он просто выехал в одиночестве из Каира в пустыню, и с тех пор никто его больше не видел.

Безумный халиф оставил христианский Иерусалим в развалинах, и следовало каким-то образом выстроить новое святилище над тем, что осталось от Гроба Господня и Голгофы. В 1023 г. сестра аль-Хакима Ситт аль-Мульк отправила иерусалимского патриарха Никифора в Константинополь сообщить о положении дел. Но на следующий год в очередной раз восстало против Фатимидов бедуинское племя джаррах. Повстанцы взяли под свой контроль дороги Палестины и систематически опустошали сельскую местность. Положение в Иерусалиме стало столь тяжелым, что и речи не могло быть ни о каком строительстве. В самой отчаянной ситуации оказались евреи. В течение Х в. численность иерусалимской общины несколько увеличилась за счет иммигрантов, которые бежали в 940-х гг. в Палестину от смут и междоусобиц, разразившихся в Багдаде и Северной Африке. Впрочем, по большей части они осели в Рамле или Тивериаде. Иерусалим, как написал один из них, – город «проклятый, ‹…› провизию туда привозят издалека, а собственных средств к существованию там мало. Многие приезжают в него богачами, но нищают и впадают в тоску» (Gil 1992, p. 167). Христиане занимали самые выгодные и почетные должности, евреи же были менялами, красильщиками, кожевниками и с трудом могли найти работу. Тем не менее они в Х в. все же перевели из Тивериады в Иерусалим свои органы самоуправления, так что Иерусалим вновь стал административной столицей палестинского еврейства. Несмотря на притеснения при аль-Хакиме, евреи хранили верность Фатимидам, не изменив им во время мятежа бедуинов 1024 г., но наградой им стал жестокий налог. Многих бросили в темницу из-за того, что они не могли заплатить долги, люди впали в нищету и голодали. Немало умерло, а живые были, как писал иерусалимский гаон (глава совета еврейской общины) Соломон га-Коэн, «голодны, наги, печальны и нищи, и ничего не осталось ни у кого в доме, даже одежды для себя и домашней утвари» (Gil 1992, p. 151). Страданиям не было конца. В Палестину опять вторглись с севера бедуины, и фатимидский халиф аз-Захир сумел восстановить там свою власть лишь в 1029 г. Чтобы укрепить свое положение, он заключил новое соглашение с Византией, в котором обязался разрешить христианам возродить Анастасис. В 1030 г. в Палестине впервые почти за сто лет не было войн, и наместник халифа аль-Дизбири (аль-Дузбери), тюрок по происхождению, занялся восстановлением порядка в разоренной стране.

У мусульман тоже было что восстанавливать в Иерусалиме – в 1017 г. обрушился Купол Скалы. Возможно, именно желание помочь сбору средств на восстановление святыни вдохновило мусульманского ученого аль-Васити на создание первой из антологий фада'иль аль-Кудс – «достоинства Святого города». Этот труд представлял собой собрание хадисов (известных высказываний и эпизодов, связанных с Пророком, халифами и мудрецами), которые имели отношение к Святому городу. В самом городе царило напряжение, а недавние несчастья, обрушившиеся на жителей в правление аль-Хакима, заставили представителей каждой из трех религий держаться еще более настороженно по отношению к двум другим, но сборник аль-Васити отвечал старинному исламскому идеалу единения. Многие из включенных туда преданий происходили от исра'илият или рассказывали о пребывании в Иерусалиме пророка Исы – Иисуса Христа. В представлении аль-Васити аль-Кудс был, как и прежде свят для всех сынов Авраама. Из антологии также видно, насколько неразрывно образ Иерусалима связался в воображении мусульман с Меккой и Мединой. Например, там приводится такой хадис Пророка:

Мекка – это город, который Аллах возвысил, и освятил, и создал, и окружил ангелами за тысячу лет до того, как создал все остальное на земле. Затем он соединил его с Мединой и объединил Медину с Иерусалимом, и лишь спустя тысячу лет он сотворил [остальной мир] единым актом творения.

(Hasson, Vol. I, p. 182)

«В день воскресения мертвых Ка'ба со всеми посетившими ее паломниками будет, как невеста, перенесена к Иерусалиму, и будет сказано им обоим: привет посетителю и посещаемому!» (Le Strange, pp. 164–165). К тому времени у местных мусульман успело сложиться и поверье о материальной связи между Меккой и Иерусалимом. Как считалось, в месяц совершения хаджа, в ночь, которую паломники проводят в долине Арафат, вода из колодца Замзам рядом с Каабой перетекает под землей в Силоамский водоем, и эта ночь отмечалась в Иерусалиме как особый праздник. Такое образное выражение получила вера в то, что Иерусалиму передается первичная святость Мекки. В конце времен она придет в Иерусалим навечно, и когда состоится это окончательное воссоединение, наступит рай на земле.

Палестинские мусульмане определенно ощущали, что святость Мекки и Иерусалима общая. Вероятно, в начале XI в. мусульмане, которые не могли отправиться в хадж в Мекку, стали в месяц паломничества собираться в Иерусалиме. В ночь, когда хаджи выполняли полагающиеся обряды в долине Арафат близ Мекки, толпы мусульман из Иерусалима и окрестных селений собирались на Хараме и в мечети Аль-Акса. Обратясь лицом к Мекке, они всю ночь громко читали молитвы, так, как если бы находились в долине Арафат. В последний день хаджа, называемый Ид аль-Адха, они совершали на Хараме традиционное жертвоприношение – тоже как если бы находились в Мекке. Некоторым хаджи нравилось соединять паломничество в Мекку с посещением святых мест (зиярет) Иерусалима, при котором они облачались в особые белые одежды, традиционно используемые во время хаджа, и входили в состояние ритуальной чистоты. Другие возражали против таких новшеств. В мусульманской традиции были известны высказывания Пророка, в которых он на деле рекомендовал своим последователям воздерживаться от путешествий в Иерусалим. Но даже если какие-то преувеличенные восхваления аль-Кудса вызывали неодобрение в определенных кругах, согласно общепринятому мнению это был один из трех священных городов ислама. Один из знаменитейших хадисов Мухаммада гласит: «Не следует седлать животное, чтобы отправиться к мечети, кроме как к трем: мечеть Аль-Харам (в Мекке), моя мечеть (в Медине) и мечеть Аль-Акса».

Аль-Дизбири немедленно приступил к реставрации Купола Скалы, к чему его побуждал халиф аз-Захир, в особенности заинтересованный в Хараме. Установленные тогда деревянные балки поддерживают купол до сих пор. Но затем Иерусалим опять постигло стихийное бедствие – 5 декабря 1033 г. на Палестину обрушилось мощнейшее землетрясение. По счастью, оно произошло перед заходом солнца, поэтому большинство людей находилось вне дома. Много дней горожане не решались зайти под крышу и жили в палатках в окрестных холмах. Потребовалась новая программа строительства, поскольку теперь нуждались в ремонте мощные подпорные стены Харама. Кроме того, халиф аз-Захир распорядился начать строительство новой городской стены – этот проект был завершен лишь при жизни следующего поколения. Серьезно пострадала и мечеть Аль-Акса – с северной стороны обрушились все ее 15 нефов. К работам приступили немедленно, и уже в 1047 г. посетивший Иерусалим персидский поэт и путешественник Назир-и-Хосров (Насир-и Хусрау) застал новую мечеть полностью готовой. Теперь она была значительно ýже, чем прежде, – 15 разрушенных нефов заменили одним большим, с семью арками. Насир с восхищением писал об узорчатых коврах, плитах пола из разноцветного мрамора и 280 мраморных колоннах, изысканных мозаиках из стекла, покрытого эмалью.

В целом к середине XI в. Иерусалим, по-видимому, вполне восстановился. По оценке Насира в городе проживало около 20 000 семейств, что соответствует общей численности населения приблизительно в 100 000. Большое впечатление на путешественника произвели высокие здания и прекрасно устроенные базары. В городе работало много ремесленников, каждый цех занимал особый ряд, товары имелись в изобилии и были дешевы. Насир упоминает большую больницу, на которую делались щедрые пожертвования, – при ней велось также обучение медицине, – и две суфийские обители поблизости от мечети, где суфии и жили, и молились. Одна из суфийских общин устроила молельню в крытой галерее подле северной стены Харама. Путешественник, предаваясь благочестивым размышлениям, бродил среди святилищ и молелен Харама и в разных местах вызывал в своем воображении молитвы и духовные искания пророков. Он представлял себе, как Пророк Мухаммад молился у Скалы перед мираджем и коснулся рукой камня, а скала поднялась навстречу ему, образовав под своим подножьем пещеру. Другие пророки тоже много значили для Насира: у ворот Покаяния он обратился мыслями к царю Давиду и молился Аллаху, прося помощи в освобождении от непокорности. Он также совершил намаз у «Колыбели Иисуса». Мусульмане, подобно христианам, находили в святых местах следы физического присутствия пророков и выдающихся людей: Насир рассматривал след пальцев на камне колонны, за которую, как считалось, схватилась Мария, когда разрешилась от бремени, и – правда, с некоторым сомнением – сообщил, что на самой Скале видны следы босых ног, оставленные, по утверждению молвы, Авраамом и Исааком.

Насир смог посетить и восстановленную церковь Воскресения, строительство которой завершилось в 1048 г.; средства на этот проект выделил византийский император Константин IX Мономах. Церковь восхитила путешественника своей красотой, и он, непривычный к фигуративной живописи в местах поклонения, был совершенно очарован иконами и мозаиками, изображавшими Иисуса, пророков и Страшный Суд. Новое здание существенно отличалось от прежнего, возведенного при Константине Великом. Попытки восстановить Мартириум не предпринимались, на месте бывшей базилики валялись груды камней, обломки колонн и куски кладки. Строители возвели церковь вокруг Гроба Господня на уцелевших остатках ротонды, которую слуги аль-Хакима не сумели разрушить до конца, и при этом видоизменили прежний римский мавзолей, добавив к нему верхний ярус и апсиду, соединенную с ротондой величественной аркой (см. схему). Всегда существовавший двор перед церковью расширили, так что он теперь захватывал остатки камня Голгофы, которые находились в его юго-восточном углу; позади Голгофы располагалась часовня Адама. К старому крылу баптистерия были пристроены новые часовни, посвященные святому Иоанну, Троице и святому Иакову, а со стороны Голгофы имелись часовни, посвященные различным эпизодам Страстей Господних.

Насир не ощущал неловкости при посещении новой церкви. Он беспрепятственно вошел внутрь и, очевидно, чувствовал себя как дома среди изображений знакомых пророков, таких как Авраам, Исаак, Иаков и Иисус. Но сами христиане не могли позабыть бед и несчастий предыдущего столетия и по-прежнему воспринимали свое положение как весьма шаткое. В 1055 г., когда строились новые стены Иерусалима, градоначальник потребовал, чтобы христианская община оплатила участок стены в своей части города. Не имея возможности собрать нужную сумму самостоятельно, христиане обратились за помощью к Константину IX, который с радостью ухватился за возможность вмешаться в жизнь Святого города. Последовали переговоры с халифом, и было решено, что Константин выделит деньги на строительство стены при условии, что в этой части Иерусалима будут проживать только христиане. В результате в 1063 г. у христиан Иерусалима появился собственный квартал, закрытый для иноверцев. С наружной стороны его окружала городская стена, начиная от Цитадели при западных воротах и заканчивая северными городскими воротами. Внутри города граница проходила по старой Кардо Максимус до пересечения с городской стеной возле Цитадели. Теперь благодаря Константину IX «четвертая часть Иерусалима не имела иного судьи или господина, кроме Патриарха» (Вильгельм Тирский IX: 18), так что у Византии образовалось нечто вроде протектората – христианский анклав, отделенный от мусульманского города и поддерживаемый иностранной державой. Примерно в то же время в квартале, который стал называться «патриаршим», итальянцы, приехавшие из Амальфи, выстроили на месте странноприимного дома Карла Великого больницу Святого Иоанна Милостивого. Народы Западной Европы вновь пытались вырваться из хаоса Темных веков, и купцы из итальянских городов начали торговать с Востоком. Амальфийцы, сделавшиеся главными торговыми посредниками Фатимидов, легко добились у халифа разрешения на строительство в Иерусалиме итальянского монастыря бенедиктинцев, который принимал на постой паломников из их родного города.

Также в Иерусалиме появилась армянская община. Армяне, как и европейцы, начиная с IV в. регулярно совершали паломничества в Святой город, и многие оставались там, становясь монахами или аскетами. В описываемое время армяне приобрели церковь на горе Сион. Она была построена грузинским монахом Прохором в 1030-х гг., когда он строил монастырь Креста за пределами города. Сорока годами позже армяне купили эту церковь у грузин и превратили в свою кафедральную. Она была посвящена cвятому Иакову – по-армянски Сурб Акоп. В капелле церкви хранилась ее главная реликвия – голова апостола Иакова, обезглавленного в Иерусалиме приблизительно в 42 г. н. э. Под главным алтарем находилась гробница Иакова Праведного, первого «епископа» Иерусалима, почитание которого у христиан издавна связывалось с горой Сион. Обосновавшись, армянские монахи начали постепенно обустраивать обитель для своего патриарха и членов братства Святого Иакова, объединявшего священников, епископов и дьяконов. На протяжении следующих веков армянские патриархи терпеливо приобретали соседние участки земли и дома, присоединяя их к своему монастырю, и по прошествии некоторого времени в руках у армянской общины оказалась компактная территория в юго-западной части города. Если армянские пилигримы изъявляли желание поселиться в Иерусалиме, им выделяли дом в Армянском квартале, и они делались частью светской армянской общины, которая поддерживала и опекала монастырскую братию. Иерусалимские армяне называли себя кахакаци («граждане») и считали этот город родным. У них была своя приходская церковь – часовня Святых Архангелов (Србоц Хрештакапетац) в середине монастырской территории – считалось, что она находится на месте дома Анны – священника, который вместе с Каиафой предал Иисуса на смерть. Постепенно кахакаци образовали отдельную значимую общину. Армяне были монофизитами, но, в отличие от латинян-католиков и греков-православных, не принимали неофитов и благодаря этому сохраняли этническую обособленность. К концу XIX в. армянская община Иерусалима насчитывала около 1000 человек, а принадлежавший ей квартал занимал десятую часть всей территории города.

На протяжении XI в. в Иерусалим стекалось все больше и больше паломников. Особенно много народа прибывало из Западной Европы, где паломничества поощрялись святыми отцами аббатства Клюни в Бургундии, видевшими в посещении святых мест действенный метод наставления мирян в христианской вере. В 1000 г., по свидетельству бургундского летописца Рауля Глабера, «бесчисленное множество знатных и простых людей предприняло странствие в Иерусалим» – паломники шли из Италии, Галлии, Венгрии и Германии, вдохновляемые в значительной мере апокалиптическими идеями (Глабер, История, 3:1). Люди вспомнили старые пророчества, восходившие к позднеримскому периоду и гласившие, что перед концом времен император с Запада будет помазан в Иерусалиме и сразится там с Антихристом. А поскольку согласно Апокалипсису эта последняя битва должна была произойти через тысячу лет после торжества Иисуса над дьяволом (Откр 20:2–4), в 1000 г. толпы пилигримов устремились в Иерусалим, чтобы стать свидетелями Второго пришествия. Возможно, они, подобно караимам, верили, что могут своим присутствием в Святом городе ускорить ниспослание Нового Иерусалима и справедливого миропорядка. Когда же конец света не наступил, возникла идея, что он случится в 1033 году, в тысячную годовщину распятия Христа. В тот год Европу поразил страшный голод, который, по свидетельству Глабера, многие считали предвестником последних дней. И тогда всеобщее религиозное исступление овладело европейцами: сначала крестьяне, за ними зажиточные люди, а потом и аристократия устремились в Палестину «для посещения святого Гроба Спасителя в Иерусалиме». Глабер был убежден, что никогда прежде Святой город не видел такого стечения народа, а сами паломники истово верили – «это верный знак, предвещающий появление презренного Антихриста, которого люди ожидают к концу веков» (Глабер, История, 4:6). Обезумевшие западноевропейские христиане, пытаясь вырваться из многовекового варварства и хаоса, устремлялись к Иерусалиму, символу спасения.

Совсем иную картину представляло великое европейское паломничество 1064 г. под предводительством Гунтера, епископа Бамбергского. Эти пилигримы уже не были отмечены печатью священной нищеты. Жизнь в Европе наладилась, и германская знать горделиво – и, как оказалось, опрометчиво – выставила напоказ свое богатство и роскошь. Бедуины уже давно караулили на палестинских дорогах группы паломников, зная, что даже у самых убогих на вид могут быть зашиты в дорожный плащ золотые монеты. А уж блистательный вид пилигримов из Германии стал прямым приглашением к грабежу: бедуины из засад нападали на пилигримов и те гибли толпами почти в виду Святого города. Таким образом, в течение XI в. массовые паломничества из Европы происходили примерно через каждые 30 лет. Под конец столетия настало время для нового похода, но западные паломники, явившиеся в Святой город в 1099 г., пришли с мечом, готовые не только защищаться, но и сражаться и убивать.

Еврейские паломники, а также евреи Палестины, тоже стремились совершить алию в Иерусалим, и их, как и христиан, часто побуждали к этому бедствия в родном краю. В 1050-х гг. в Кайруан вторглись кочевники-берберы, и в поисках спасения и евреи, и мусульмане стали перебираться в Палестину; другие беженцы прибывали из Испании, спасаясь от голода и лишений. Некоторые из этих евреев-магриби, как называли пришельцев с запада, осели в Святом городе, но трудная жизнь заставила их тосковать по дому на противоположном конце мусульманского мира. В письме Иосифа га-Коэна говорится о иерусалимских евреях, «пожранных алчными, попираемых надменными… нищих и обобранных», и общине, «притесняемой и заложившей последнее имущество». Страдания усугублялись присутствием христиан и мусульман: будто жизнь и без того не была жестока к евреям, им приходилось слушать то «шум толп Эдома [христианских паломников]», то «непрестанные пятикратные фальшивые завывания [мусульманских муэдзинов]» (Gil 1992, p. 400). Еврейская община Иерусалима полностью зависела от пожертвований соплеменников из Фустата и Рамлы, а потому оставалась без хлеба при любой засухе или эпидемии.

Невзирая на эти трудности, еврейские паломники продолжали посещать Иерусалим, особенно в месяц тишрей, когда отмечался праздник Суккот, – некоторые прибывали даже из далекого Хорасана. У них сложилась своя обрядность, относящаяся к этому мессианскому празднику. Сначала евреи – паломники и постоянные жители Иерусалима – обходили кругом городские стены, останавливаясь на молитву у ворот Харама, как было принято в былые времена. Потом они, распевая по дороге псалмы, восходили на Масличную гору и там стояли на вершине, обратившись лицом к Храмовой горе – месту, как писал гаон Соломон бен Иехуда, «присутствия Бога, Его силы и Его престола» (Gil 1992, p. 627). Хотя вид Храмовой горы, покрытой мусульманскими святынями, должен был внушать евреям грусть, все находились в приподнятом настроении, от души радовались, тепло поздравляли друг друга и обнимались. Центром скопления народа был большой камень на вершине – считалось, что именно здесь остановилась Шехина, Слава Господня, когда покидала Иерусалим. На этом месте иерусалимский гаон произносил свою ежегодную проповедь. К сожалению, всеобщее взаимное расположение, царившее на этих собраниях, омрачалось враждебностью по отношению к сектантам-караимам. Каждый раз в начале проповеди гаон вынимал свиток Торы и официально отлучал от общины караимов, которые стояли отдельно от раввинистов, на противоположной стороне вершины. Отлучение почти каждый раз приводило к серьезным ссорам, подчас перераставшим в безобразные скандалы, и гаон Соломон, человек миролюбивый, хотел отменить этот обычай. Мусульманские власти тоже настаивали на прекращении отлучений, указывая, что и раввинисты, и караимы имеют право отправлять культ так, как считают правильным.

В истории Иерусалима в период Фатимидов светлые полосы чередовались с темными. В середине XI в. над городом нависла новая угроза – на сей раз с севера. Приблизительно к 1055 г. северная Сирия была захвачена кочевыми племенами туркоманов («благородных тюрок»), которые незадолго до того приняли ислам суннитского толка и воевали во имя Сунны и аббасидского калифа. Тюрки были прекрасными воинами и одаренными правителями. Главенствующую роль в их завоевательных походах играл род Сельджукидов, и потому туркоманов часто называют сельджуками, хотя не все их предводители происходили из этого рода. В 1071 г. султан Алп-Арслан разбил армию византийцев в битве при армянском городе Манцикерте, и вскоре бóльшая часть Малой Азии оказалась под властью сельджуков. Тем временем Атсыз ибн Аук под знаменем священной войны против шиитов вторгся в Палестину и занял Рамлу, а затем осадил Иерусалим. В 1073 г. город сдался на милость победителей, которые и впрямь повели себя на удивление милостиво. Атсыз даровал прощение всем жителям Иерусалима и приказал своим солдатам ничего не трогать и не разграблять огромные богатства Иерусалима. Он даже выставил стражу для защиты церквей и мечетей. Фатимидский гарнизон, состоявший из тюрок, суданцев и берберов, остался в городе; тюрки присоединились к сельджукскому войску, а все остальные перешли на положение обычных горожан.

Приход тюрок означал, что Иерусалим опять оказался в суннитской сфере. В город стали возвращаться видные богословы и ученые, и его интеллектуальная жизнь, пребывавшая при Фатимидах в угнетенном состоянии, переживала новый расцвет. Сельджукское правление принесло Иерусалиму и экономическое благоденствие. В 1089 г. в городе была построена новая мечеть и открылись учебные заведения двух из четырех ведущих мазхабов – исламских богословско-юридических школ: шафиитское и ханафитское. Шафиитским медресе, которое разместилось в перестроенной старой церкви Рождества Богородицы у купели Вифезда, руководил шейх Наср аль-Макдиси. В Иерусалиме снова изучались хадисы и фикх (мусульманское законоведение). В труде историка Муджир ад-Дина перечислен целый ряд выдающихся исламских мыслителей, которые приезжали в аль-Кудс преподавать или писать книги. Среди них – Наср аль-Макдиси и ат-Тартуши, великий правовед из аль-Андалуса (мусульманской Испании). В 1095 г. в Иерусалим прибыл крупнейший суннитский философ и богослов Абу Хамид аль-Газали, чтобы предаваться здесь молитвам и размышлениям; он поселился в маленькой обители суфиев над Воротами Милосердия и углубился в суфийские практики. Именно здесь, в Иерусалиме, был написан его знаменитый трактат «Воскрешение наук о вере» – впоследствии, как мы увидим в главе 14, этот труд стал основой реформы суннизма. Приблизительно тогда же в город приехал испанский путешественник Абу Бакр ибн аль-Араби, который был настолько очарован атмосферой Иерусалима, что решил остаться в нем на три года. Большое впечатление на него произвели две законоведческие школы, где выдающиеся ученые читали лекции и проводили семинары, используя методы полемики и дискуссий, неизвестные в аль-Андалусе, а также богословские диспуты между мусульманами и зимми. Иудеи, христиане и мусульмане вместе обсуждали разнообразные вопросы религии и духовности.

Но в городе были и недовольные. В 1077 г., пока Атсыз воевал в Египте, сторонники Фатимидов подняли бунт против власти сельджуков. Кади Иерусалима приказал арестовать всех сельджукских женщин и детей и запереть их в цитадели, а также конфисковать собственность сельджуков. На сей раз, когда Атсыз с войском подступил к стенам Иерусалима, пощады не было. После сдачи города солдаты Атсыза убили около трех тысяч горожан, не тронув лишь тех, кто укрылся под защитой святости Харама. Однако христиане в Патриаршем квартале не пострадали, чего нельзя сказать о евреях, которые всегда были преданными сторонниками Фатимидов и, возможно, не пользовались, в отличие от христиан, покровительством Тулунидов. В еврейских источниках владычество сельджуков описывается как настоящая катастрофа: рассказывается об уничтожении посадок, сжигании урожая, грабежах и притеснениях. Иешива в тот период переехала из Иерусалима в Тир; знатные мусульмане – сторонники Фатимидов – также были вынуждены покинуть страну. И все же для основной массы населения города этих беспорядков и кровопролития, казалось, не существовало. Ибн аль-Араби поражался поведению людей во время небольших волнений. Бунтовщики заперлись в цитадели, лучники городской стражи осыпали их стрелами, а солдаты, разделившись на два лагеря, сражались между собой. Если бы такое случилось в аль-Андалус, бои шли бы по всему городу, торговцы позакрывали бы лавки, и нормальная жизнь была бы полностью парализована. Здесь же ничего подобного не наблюдалось: аль-Араби с удивлением записал, что в этом довольно маленьком городе жизнь течет как обычно:

Из-за беспорядков ни один базар не закрылся, ни один обыватель не присоединился к сражающимся, ни один аскет не покинул своего места в мечети Аль-Акса, и ни один ученый спор не был прерван (Hiyari, p. 131).

За предыдущие двести лет жители Иерусалима пережили уже столько кровавых беспорядков, что стали смотреть на сравнительно небольшие вспышки с надменным равнодушием.

Таким образом, хотя в городе временами бывало неспокойно, Иерусалим под властью сельджуков процветал и стал важнейшим центром Палестины. Рамла так и не оправилась до конца от последствий землетрясения 1033 г., Иерусалим же мог похвастаться новыми стенами, прекрасными отстроенными заново зданиями и насыщенной культурной жизнью. Это был многонациональный город – ежегодно его посещали тысячи паломников со всего света. Но в то самое время, когда аль-Араби от души наслаждался жизнью в Иерусалиме, на Святой город надвигалась новая катастрофа, на которую, когда она наступила, привычные ко всему горожане уже не могли взирать со своей всегдашней невозмутимостью. Фатимиды не примирились с потерей Палестины, и к радости их сторонников в августе 1098 г. шиитский халиф аль-Афдаль захватил Иерусалим после шестимесячной осады. А меньше чем через год, в июне 1099 г., на холмах, окружающих Иерусалим, появились христиане-крестоносцы из Европы. Когда перед ними впервые открылся величественный вид на Иерусалим, воины впали в неистовство. Они обливались слезами, громко восклицая от счастья и гнева, – ведь над их Святым городом сиял золотом величественный Купол Скалы. Затем крестоносцы расположились лагерем вокруг стен Иерусалима и, «захлестнутые радостью», как пишет анонимный автор «Деяний франков», приступили к осаде города.